11 июля стало известно о смерти Виктора Садчикова. За годы работы я дважды делал с ним большие интервью. Нашел одно из них – двадцатилетней давности. Садчиков был большой мастер и неравнодушный человек. Запомним его таким…
Читатель редко смотрит на подписи. Зато замечает «почерк мастера», когда некоторое время смотришь на снимок и наконец понимаешь, что в удивительном этом месте сказочной красоты ты бываешь чуть ли не каждый день. Двадцать пять лет россияне видят Алтай глазами Виктора Садчикова.
- Виктор Михайлович, вы 25 лет проработали на Алтае, но сами из Центральной России. Обычно все стремятся поближе к Москве, а у вас – обратный случай…
- Я из-под Воронежа. Родился в 1940 году. Наше село в оккупацию не попало, но его разбомбили полностью. Тяжелый фугас угодил в наш дом, но мы успели спрятаться в русскую печку и уцелели. Кстати, когда недавно на празднике Барнаула пошли спортивные самолеты на бреющем полете – у меня внутри похолодело.
Мое поколение – дети войны, выбитое поколение. Почему в России не из кого выбрать Президента? В «руководящий возраст» вошли «дети войны». А нас «недорожали», мои сверстники подрывались на минах, умирали от голода в войну. У меня сестренка младшая умерла от голода в войну. Дружки многие подорвались на гранатах. Я сам маме «подарочек» сделал – в печку обойму патронов сунул. Дурак был, четыре года… Как начало стрелять! На следующий день она каждую щепочку проверила, только разожгла – а оттуда наш кот выскакивает с ревом! Маму чуть удар не хватил.
- Вы о матери больше, чем об отце…
- Потому что она больше мне дала. У меня мама из старой русской аристократии. Это я не к тому, что сам «голубых кровей», я вилку впервые в руки взял в двадцать лет. Просто ей было чему учить меня, и она умела это. Она должна был закончить университет, и ей дед обещал построить больницу. Потом революция, и ей пришлось скрывать свое происхождение. Она даже замуж вышла за коммуниста, чтобы не сгинуть на Соловках. Она закончила женскую гимназию, и потом все корила меня за то, как я вольно обращался с русским языком, когда учился в университете. Нас было семеро детей в семье, отец инвалид гражданской, счетовод, так что меня по жизни «вела» мать. Отец всячески унижал мать за происхождение, у меня этот «классовый антагонизм» с детства поперек горла, поэтому я все время хочу призвать к доброму, светлому… Когда в августе 1991 года мне позвонили из Москвы и сказали снимать события на Алтае, я поехал снимать… уборочную!
- Почему пошли «в журналисты»?
- С детства мечтал стать писателем! Моим детским идеалом был Тургенев, но не в смысле литературы, в смысле образа жизни – барин! Размеренная сытая жизнь, охота, тихие вечера без забот…
- А как происхождение и материнское воспитание сочетались с членством в КПСС?
- И я, и мои сестры ступили в партию, все работали добросовестно. Не знаю, чем объяснить, но наверняка не двурушничеством. Мать говорила, что мы сами этого захотели – эту революцию, власть народа. Общество хотело – будьте любезны подчиняться. Но я не на партийных дрожжах вырос. Я пять лет работал на заводе в литейке, поступил в Воронежский университет на факультет журналистики, где было 25 человек на место.
- А партбилет где?
- Дома. Меня звали к себе новые коммунисты, я не откликнулся. Они один раз предали всех рядовых коммунистов, ни о чем нас не спросили, сделали все без нас. И я еще раз ни в какие организации не хочу вступать. Я журналист, у меня сфера влияния больше любого партийного лидера. Вообще, по-моему, журналист должен быть вне партий.
Съемка с воды. Садчиков руководит массовкой.
- Как фотоаппарат попал в руки?
- Я пришел в журналистику в 1965 году и очень быстро «рванул» – от литсотрудника до заведующего отделом. В областной газете я выпускал субботнюю развлекательную страничку. Сам писал, иллюстрировал, сам макетировал. Начал снимать….
- На «газетного фотографа» нигде ведь не учили…
- Потому что это расценивалось на уровне иллюстраторов. А иной снимок значит больше огромного текста. Снимок – это всегда документ. Вот книга, одна из тех, по которым я учился снимать, смотри, автор – «профессор фотографии Лондонского королевского колледжа искусств». А у нас нигде не учили фотографии, и сейчас в Московском университете преподают такие же фотокоры, как я.
- В советские времена самый крутой фотоаппарат был, наверное, «Зенит ТТЛ»?..
- В ТАСС мне руководитель фотохроники Лев Портер «торжественно вручил» свой старый «Никон» – как именной револьвер подарил! Говорит: “Такому мастеру я свой персональный подарю!” Он у меня ломался постоянно. Но потом дали новый аппарат. А в последние годы аппаратура просто прекрасная. У меня сейчас «Хассельблатт», это камеры высокого класса, камерами этой фирмы астронавты снимали Луну. Он работает при температуре от плюс ста до минус ста градусов, он спокойно выдерживает наши морозы, в Кош-Агаче я снимал при минус 55 градусах. Такие камеры – это ручная работа. На заводе работает 500 человек, и они собирают 500 камер – один мастер одну камеру, под микроскопом, тщательный отбор деталей.
- В советской журналистской «табели о рангах» чин «собственного корреспондента ТАСС» был где-то на генеральском уровне. Как удалось так взлететь?
- Я работал в Липецке литературным корреспондентом и сам себя иллюстрировал. А потом к нам приехал кто-то из Москвы, и ему больше понравились мои снимки, чем тексты. Он решил устроить меня в «Комсомолку». Пришел я туда, редактора не было, был Юрий Рост, который сказал мне: «Заходи завтра». У меня было время до отъезда, я зашел в ТАСС. И меня сходу взяли. Послали в Молдавию, а там как раз местных журналистов отодрали в ЦК КПСС за то, что плохо отражают достижения.
- Много ли тогда было «непроходных» по идеологическим соображениям тем?
- Делали только положительные материалы. Я и не затевал какую-то критику, это было бесполезно.
- Коньяков напробовались в Модавии?
- Ой… Знаешь, я тебе посоветую, если хочешь угостить кого-нибудь хорошим вином, покупай «Каберне» в узких бутылках – это настоящее вино. Это то «Каберне», которое пьют молдавские крестьяне. «Алиготе» и прочие – это так, баловство. А вот это «Каберне»… Я удивился, когда попробовал, я такое пил только в подвалах.
В Молдавии я чаще всего сопровождал Бодюла, первого секретаря ЦК компартии Молдавии. Он был маленький, невзрачный, но фотографироваться очень любил. Причем, за трибуной всегда принимал позу Ленина на броневике, не хватало только кепки.
Я хорошо смотрелся, следил за собой – это тоже было важно для правительственного репортера. И вот мы ездили: до обеда по хозяйствам, а потом – «царский прием»!
- С балеринами?
- Партийное начальство на людях ничего себе не позволяло. А у чинов пониже… Всяко бывало. Там маскировались: колхозный двор, на склад заходишь, среди мешков с зерном – дверка. Дверку открываешь – а там ковры, благоухание, прохлада, старичок молдаванин в чунях, жилетке. Вместо столов – бочки, сидели на маленьких бочонках, на которые накидывали овчины. Старик спрашивает: «Из какой бочки наливать?» – «Из председательской!» Брынза, мясо, овощи нерезанные – это ж какая красота!
- И от такой жизни – в Сибирь?
- Почему нет? Просто я почувствовал, что превращаюсь в «придворного портретиста». Мне хотелось самостоятельности, а тут как раз освободилось место на Алтае. Я приехал сюда и в первый год занял первое место на профессиональном конкурсе по Союзу.
Виктор Садчиков (у ступенек) на одном из демократических митингов в Барнауле (конец 80-х).
- Как вам нынешние времена переоценки ценностей, когда, оказывается, все было зря – целина, БАМ, трудовые подвиги?
- В 1990 году я получил звание «Лучший по профессии» за разработку социально значимых материалов, материалов о проблемах сибирского села. Это было время, когда хотели отменить звания Героя Социалистического Труда. И две газеты - «Советская Россия» и «Сельская жизнь», в те времена очень влиятельные (тогда по выступлениям газет принимались правительственные решения) – вступились. У меня был материал «Кому герои в тягость?», рассказ о женщинах, которые в войну гнали с Украины коров. Их бомбили, обстреливали, но самое трудное было – накормить это стадо, подоить. Они же спасали генетический банк, это стадо дало потом мощный импульс алтайскому животноводству. Одна из этих женщин надоила 1 миллион 750 тысяч литров молока. Это черпаком не перечерпать, а ведь все по струйке…
А о целине… Я недавно видел по телевизору, как какой-то упитанный журналист ерничал: «На целину ехали люди с песнями и молодежной дурью». Нельзя так. Песни были на первых порах, а потом был очень тяжелый труд.
Это был 1954 год, мне было 14 лет, в село привезли комбикорм, его тут же растащили, и мама из комбикорма на рыбьем жиру нажарила лепешек. Вот тогда я первый раз поел досыта. Не надо хаять целину – она избавила страну от голода.
1980 год, День города в Барнауле (первый День города, кстати). Садчиков за работой. Его фотокамеры сводили с ума весь местный фотомир…
- Работа корреспондента ТАСС была все же для Союза или в большей степени для Запада?
- В большей степени для Запада. Нас учили разным тонкостям, без которых тамошний зритель не воспримет снимок. Для англичан на снимке должна была быть обязательно кошка или собака. Для Японии – подчеркнутая аккуратность, чистота. Поэтому у меня на фотографиях сбора папортника чистенькие девушки с зонтиками, японскими, кстати. Если снять тех бомжей, которые у нас на самом деле папортник собирают, Япония бы у нас ничего не купила.
- Журналист в массовом сознании – это человек, который все время в командировках…
- Я много раз бывал в Средней Азии, потому как для московского начальства казалось, что я рядом живу. Когда готовилась для зарубежья выставка «Шедевры древней культуры», меня послали снимать азиатские древности, и я столько всего увидел! Могила Тамерлана, которую всем показывают, оказывается, имитация, настоящая этажом ниже. В Хиве раскопали крепостную стену, а там на метр в глубину – человеческие кости. Оказывается, это была восточная хитрость: на Востоке считается недопустимым нарушать покой мертвых, и покойников хоронили под крепостной стеной, чтобы враг не делал подкопов.
Часто от ТАСС был в Алма-Ате. Ездил на своей машине, почти до Каспийского моря однажды добрался. Одно из самых ярких впечатлений от тех поездок – пустыня! Ночью! Жара была такая, что нам отсоветовали ехать днем. И мы поехали ночью. Прямая, как стрела дорога, скорость 120, луны нет, несешься, как в провал. И еще музыка какая-то… в ритм. После этого я поверил, что все это было когда-то дном моря – запах соли, моря!
- Писать вам надо было…
- Если откровенно, я сейчас жалею, что связался с фотографией.
- Откройте тайну – чего не уехали с Алтая?
- Была даже возможность – собкором ТАСС в Воронеж. Но здесь было столько интересных сюжетов, мне жаль было со всем этим прощаться. Думал: опубликую и поеду. Публиковал одни, появлялись другие. Я просто не сумел поставить точку. Я искренне говорю, что для меня выше всего творчество. Мне не верят. В Сибири более меркантильный народ, потому что здесь хлеб труднее достается. Но оттого и вкуснее…
«Свободный курс», 25 сентября 1997 года.
За фото спасибо Александру Волобуеву!!