Сегодня, 12 сентября, день рождения Владимира Спивакова – ему исполнилось 75 лет.
Когда я думаю о Спивакове, первое, что вспоминаю - как в 2004 году на своем концерте Спиваков велел для тех, у кого не было денег на довольно дорогие билеты, поставить скамейки на сцене – позади оркестра. Я тоже пробрался на эти скамейки – и это оказались лучшие места. Зрители обычно видят спину режиссера, а мы видели его лицо, его глаза. Это была отдельная симфония. Когда Спиваков дирижирует, он иногда, в самых пронзительных местах, поднимает глаза к небу, будто спрашивает Бога: «Ну что, Тебе нравится?..» Если у вас будет возможность, пробраться на сцену, очень советую.
Обычно мы видим великих только в виде памятников. Спиваков – живой великий. И дай ему Бог долгих лет!
- Вы решили создать «Виртуозов» в 1979 году, после того, как дирижировали Чикагским симфоническим оркестром. Как вас выпустили тогда в Америку? Почему вы решили создать свой оркестр?
- Меня как раз до 1979 года не выпускали. А потом стали выпускать. Я упорно играл концерты Тихона Николаевича Хренникова - он был председателем Союза композиторов СССР. Потому и выпускали.
А почему решил сделать оркестр... Мне скучно было одному. Импрессарио требует все время одно и то же - что дает кассовый сбор. Концерт Мендельсона, концерт Паганини... Особенно в Америке: там, например, однажды была серия в шесть концертов, шесть вечеров подряд я должен был играть Концерт Чайковского. Это пытка. Мы не машины, фонограммы у нас нет. Каждый раз нужно играть с отдачей, каждый раз нужно волноваться за какие-то отдельные пассажи. Трудно физически, психологически.
А потом после концерта приходишь один в номер - душа пустая, все отдал. Тоска. В общем, одна из причин была в том, что я хотел жить с друзьями, стареть вместе.
- А как удалось переманить?
- Никого я не переманивал. Просто встретился с друзьями, сказал, что хочу собрать свой оркестр, как относитесь? Мне сказали: «Потрясающе!» И вопрос был решен. Кстати, в Министерстве культуры СССР первопричиной недовольства было то, что я не проводил конкурс среди музыкантов.
- У вас в бессрочном пользовании находится скрипка Страдивари, которой скоро триста лет. Какой заботы она о себе требует, как вы ее перевозите?
- Вот она. Показать?
- Конечно.
- Она вот в таком шелковом мешочке, потому что шелк предохраняет от проникновения влаги. Старое дерево быстро впитывает влагу и медленно ее отдает.
- То есть, если играть возле моря...
- Не стоит. (Достал скрипку). Вот такая красавица...
- Первая ваша скрипка, видимо, была не так хороша...
- Первая была фабричная. Но я ее все равно любил. Когда у меня руки выросли уже, нужно было переходить на другую скрипку, я сильно плакал - жалко было. Со скрипками тяжело расставаться.
- До этого у вас была скрипка мастера Гобетти - она сейчас где?..
- Она в Национальном филармоническом оркестре, я отдал туда всю свою коллекцию скрипок, чтобы они остались в России.
- У скрипок есть документ, который бы сопровождал их всю жизнь?
- У очень известных скрипок есть документы. И у моей нынешней. Всех хозяев скрипки в «паспорте» переписать трудно - некоторые в истории потерялись. Но у многих скрипок есть «родословная» буквально с рождения. Например, Паганини в последние годы играл на Гварнери, которая называлась «Канон 1742 года».
- Она жива?
- Жива. Она в Генуе, под ключом в мэрии. На ней никто не играет.
- А вам давали сыграть?
- Давали. Лет десять назад.
- И как?
- Потрясающе.
- А вы для себя дома играете на скрипке? Или вам хватает концертов?
- Играю. И даже люблю это. Правда, мало у меня времени для себя. Играю Баха. Бетховена. Таких гениев, которые останутся навсегда. Это вершины духа человеческого. В отличие от мусора.
- А кого из «мусора» можете слушать?
- Никого. Но некоторых уважаю. Земфиру, например. У нее свой взгляд на жизнь. Она индивидуальность. Я был один раз на ее концерте. Жена говорит: «Пошли». Сати ее поклонница.
- И как, по полной программе - свистели, кричали?
- Я по-другому слушаю. Она пела про самолет, про небо Лондона. Я понял, что это личность. В отличие от многих, которые под фонограмму поют. Я считаю, что тем, кто поет под фонограмму, надо платить ксерокопиями денег.
- Из чего ваша дирижерская палочка?
- Рукоятка - из пробки, рука ведь потеет, и надо, чтобы материал впитывал. А перо - по-моему, из плексигласа. Мне однажды подарили палочку, которой дирижировал Тосканини. Она вот такого (показывает где-то метр длинны. - Прим. С.Т.) размера и кривая. Он, наверное, мог ею доставать до первых скрипок и лупить их по головам. Подозреваю, он так и делал, потому что на многих записях репетиций слышно, как он кричит на музыкантов.
Итальянцы - народ вообще горячий. Я ставил там оперу в Генуе и был свидетелем такого скандала между режиссером и хором... Режиссер сказал хору, что они «буффони», клоуны. А они загудели ему «бу-у-у» и начали топать ногами. У нас все значительно спокойнее.
- У вас шесть орденов разных государств. Вы когда-нибудь надевали парадный мундир со всеми крестами и звездами?..
- У меня, кажется, орденов значительно больше. Пиджак уже стоит от навешанных на него наград. Но я никогда не выходил куда-нибудь во всех орденах. Во Франции вместо наших орденских колодок кавалеры ордена Почетного легиона носят маленькую красную ленточку. Меня эта ленточка выручала иногда. Как-то раз был сильный дождь. А там реакция на стихию не такая, как в России: у нас жизнь продолжается, а там - все останавливается. И я опоздал на самолет, который должен был везти меня в Испанию, на концерт, где должна была присутствовать королева София.
Я в ужасе подбегаю к человеку, который оформляет билеты, говорю ему, что опоздал на самолет, что такси ехало со скоростью 10 километров в час, что меня надо немедленно отправить. Он посмотрел на меня, увидел ленточку и говорит: «Это у вас орден Почетного легиона?». Я говорю: «Да». Он говорит: «Вы иностранец?». Говорю: «Да». Он: «Значит, вам подписывал указ сам президент Ширак?». Говорю: «Да». Он записал мою фамилию и говорит: «Вы, вообще-то, в листе ожидания 26-й». Но как только появилась возможность, меня отправили первым.
А в последний раз я надел орден на свадьбу испанского принца Филиппа. В приглашении написали, что нужно явиться в специальной одежде, которую еще нужно было пошить. И написали, что нужно обязательно надеть ордена. Я думаю - что же надеть? Орден Почетного легиона в Европе у людей все-таки есть. Орден Офицера изящной словесности и искусств тоже встречается. Думаю: «Надену-ка я "За заслуги перед Отечеством"». А это широкая красная лента на шее, а внизу, на груди - двуглавый орел на красном кресте. Захожу: красная лента на шее. И придворные мне говорят: «Монсеньор, вам вот туда!» Они решили, что я кардинал!
- В прошлый свой приезд в Барнаул вы на пресс-конференции продемонстрировали свои бицепсы. Вы до сих пор занимаетесь спортом?
- Летом занимаюсь.
- И каков рекорд в жиме штанги от груди лежа?
- (Смеется). Нормально все еще пока. От штанги руки грубеют. Я с гантелями занимаюсь. Вес 5-10 кг, на количество, по нескольку раз в день: скрипка - гантели, скрипка - гантели... Мне подарили как-то штангу, и мама сказала: «Держи ее здесь, у лифта, все равно никто не унесет».
- На концерте вы посвятили «Молитву» Томазо Альбинони памяти Михаила Евдокимова...
- Мы были в Барнауле осенью 2004 года, когда Евдокимов был губернатором, встречались с ним после концерта. Меня удивило то, что он очень серьезно говорил о дорогах, о том, что он хочет здесь построить. Я почувствовал в нем любовь к людям, а не к собственному карману.
- А вы в политику не хотели пойти?
- Мы отличаемся от политиков тем, что они живут интересами, а мы чувствами. Поэтому политика - не для меня.
Этот текст составлен из двух моих интервью с Владимиром Спиваковым, опубликованных в "Алтайской правде" в октябре 2004 года и в ноябре 2008 года.